Женские часы на мужской руке, зачем это нужно?

…
– У вас есть точные часы? – спросила Флоранс Эстебана.
В ответ швейцар почему-то бросил на нее недружелюбный взгляд. Он раздраженно пожал плечами, словно она задала неуместный вопрос. Однако все же посмотрел на свои часы сначала на правой руке, потом на левой. Потом на часы-перстень, украшавший его безымянный палец. После этого вынул из жилетного кармана часы-луковицу и бросил взгляд на них. Тут же извлек из другого кармашка пятые по счету часы, которые в этот момент отбили четыре минуты шестого и, наконец, шестые, которые объявили тоненьким голоском: «Четвертый сигнал дается ровно в четыре часа пятьдесят восемь минут».
– Хоть бы одна пара показывала одинаковое время, – проворчал Эстебан. – Это дело еще не налажено.
– Да, пожалуй, – согласилась Флоранс. Она смотрела на манипуляции Эстебана сначала с удивлением, потом ей стало смешно и грустно.
– Может, завести небольшую счетную машину, которая будет вычислять среднее арифметическое время, – предложила она.
– Вот это да, – обрадовался Эстебан, не уловив в словах Флоранс иронии. – Надо будет сказать сеньору Квоте.
– А также и какую-нибудь машину посолиднее, на тот случай, если первая испортится, – продолжала все так же шутливо Флоранс, хотя сама чувствовала, что шутки получаются тяжеловесными.
– Непременно, – согласился Эстебан, ничтоже сумняшеся, – как же без запасной.
– А карманов у вас хватит на все это хозяйство?
– Как-нибудь устроимся. Раз надо, значит, надо, – сказал Эстебан.
Вконец обескураженная Флоранс вздохнула и ласково сказала Эстебану:
– А ведь когда-то у вас были только одни старые добрые часы, и они не доставляли вам никаких хлопот.
Понял ли Эстебан наконец, что сеньорита над ним подшучивает? Похоже было, что он уловил в ее словах скрытую насмешку. Его заплывшее лицо, на котором так ни разу и не промелькнула улыбка, стало еще более важным, еще более торжественным. Казалось, он смотрит на Флоранс с суровым осуждением. Затем Эстебан расправил плечи, ставшие чуть не вдвое шире против прежнего, и выпятил довольно объемистый живот, словно нотариус, гордый своим званием.
– Дело в том, сеньорита, – надменно заявил он, – что раньше мы отказывали себе во всем. Короче, жили, как звери какие-то.
Упрек был достаточно завуалирован. Однако Флоранс поняла, что некстати напомнила ему о том времени, которое он не одобряет. Желая перевести разговор, Флоранс заметила:
– Какая у вас красивая форма, Эстебан.
– Вот эта? – сказал он, оглядывая свои рукава и позументы. В голосе его прозвучало презрение.
– Это же будничная, – объяснил он. – Да и потрепанная к тому же.
«Представляю, какая у него парадная форма», – с раздражением подумала Флоранс, а вслух сказала:
– Просто не узнаю кабинета. Честное слово, можно подумать, что это кабинет министра. Или мебельный склад.
Эстебан вслед за Флоранс обвел глазами кабинет.
– А ведь правда, раньше он выглядел иначе, – заметил он. – Смешно, до чего же все быстро забывается. Я уже и не вспомню, как здесь было до сеньора Квоты. Помню только – очень невзрачно.
– В общем, дорогой мой Эстебан, – сказала Флоранс, – вы, кажется, довольны жизнью?
– Еще бы. Жаловаться не на что.
– Все идет так, как вам хотелось?
– Обижаться не могу.
Но все же по лицу его пробежала тень. Поколебавшись, он наконец решился и доверительным тоном, словно на исповеди, сказал:
– Пожалуй, вот чего мне иногда хотелось бы: поиграть в пулиш. С моими дружками.
– Как? – воскликнула Флоранс. – Вы больше не играете в шары?
– Нет, сеньорита, – гордо ответил швейцар. – У нас слишком много работы.
– Много работы? – переспросила она.
На лице Эстебана появилась легкая улыбка. Первая за все время их беседы. Но в опущенных уголках его улыбающегося рта было больше снисходительной иронии, чем дружеского расположения.
– Дело не в этом, – объяснил он. – Наоборот, работы, пожалуй, даже меньше, ведь у нас по пятницам тоже выходной.
Флоранс не могла скрыть своего удивления.
– Вы не работаете в пятницу?
– Да, сеньор Квота с той недели дал нам дополнительный выходной в пятницу.
И так как Флоранс явно ждала дальнейших разъяснений, Эстебан продолжал:
– Пятница – теперь день еженедельных покупок мелких служащих. Для некоторых служащих – это среда, для других – вторник. Правильно говорит сеньор Квота, непонятно, как это раньше успевали делать покупки, когда свободной была только суббота.
– В таком случае у вас должно оставаться время на игру в шары, – заметила Флоранс.
Эстебан опять снисходительно ей улыбнулся.
– Да что вы! – сказал он. – Мы, слава богу, теперь совсем по-другому живем, чем при вас.
Улыбка его стала почти надменной.
– Да и откуда, сеньорита, по-вашему, взять время, ведь мы теперь столько всего покупаем! Вот сами увидите, как в пятницу мы носимся по магазинам. А сеньор Квота поговаривает даже, что еще и четверг надо сделать укороченным днем, работать только до обеда.
– И вы согласились ради этого пожертвовать шарами?
На сей раз на лице Эстебана сквозь отеческую снисходительность проступило суровое осуждение.
– Простите, сеньорита, но сразу видно, что вы давно здесь не были. За границей кое-кто воображает, что в Тагуальпе до сих пор живут голодранцы. Что мы, мол, теряем время на игру в пулиш, а у наших детишек лишь один тазик для мытья ног. Нет, эти времена прошли, сеньорита. Теперь по части гигиены и всего прочего мы загранице утрем нос.
Эстебан подошел к Флоранс и постучал пальцем ее по плечу, чтобы она внимательно слушала.
– Вот возьмите хотя бы наш дом – теперь у нас две ванны, сеньорита, душ, четыре биде, восемь умывальников – уж последние два мы даже не приложим ума, куда всунуть. А что будет через год или два, когда в наш квартал проведут воду! Если, конечно, утвердят ассигнования, – осмотрительно добавил он. – Задача Тагуальпы, как говорит сеньор Квота, – быть в авангарде современного комфорта.
Флоранс хотелось одновременно и поколотить и расцеловать его, такой глупостью оборачивалось его стремление жить «достойно». Но особенно возмущало Флоранс бесстыдство, с каким другие использовали это стремление.
– И все же, – сказала она, – мне жаль, что вы не играете больше в шары. Хотя я и не корю вас за умывальники, тем более что, на мой взгляд, при такой системе мой дядя и сеньор Квота не остаются в накладе.
Но Эстебан, почувствовав в ее словах открытый упрек, неодобрительно заметил:
– Остаются ли они в накладе или нет, этого уж я не знаю, сеньорита, а вот, знаете ли вы, сколько я теперь зарабатываю?
– Когда я уезжала в Европу, вы уже получали около восьмисот песо. А к моему возвращению вам обещали тысячу.
– Ну, так вот, сеньорита, я получаю три тысячи.
Эта цифра поразила Флоранс.
– А вы не прибавили, Эстебан?
– Ни одного сентаво, сеньорита.
Флоранс не знала, что и думать. С одной стороны, пресловутые восемь умывальников, которые некуда поставить, и это без водопровода… А с другой – губернаторское жалованье.
– Признаюсь, я этого не ожидала. Так у вас, наверное, сколотится неплохой капиталец?
Эстебан, казалось, впервые растерялся. Он отвел глаза, и с его лица слетело выражение самоуверенности.
– Видите ли… – начал он, – из-за того… уж если на то пошло, у меня скорее неплохие долги. Ведь столько приходится покупать всего…
– Почему же – приходится?
Эстебан был похож на собаку из басни, которая вынуждена признаться голодному волку, что расплачивается за свою сытую жизнь ошейником.
– Дело в том… – промямлил он, – дело в том, что наш заработок зависит от наших покупок: чем больше мы покупаем, тем больше зарабатываем, если же мы покупаем мало, то и заработок уменьшается… Короче говоря, сложа руки сидеть нельзя.
…